Бете™, 50 - 25 марта 2009 10:17

Он был щенком без роду и племени, но с крепкими зубами и желанием оторвать у жизни кусок пожирнее. Кроме стойкого убеждения в том, что свое место под солнцем нужно отвоевывать, распихивая всех локтями и периодически перегрызая чьё-то горло, у него за душой была разорённая страна, развеянные северным ветром юношеские иллюзии и прагматично-циничный взгляд на вещи, который приобретают со временем хорошие врачи, прекрасные журналисты, блестящие военные и ушлые юристы.
Жизнь начала щелкать его по носу с самого начала, легонько, как в шутку бьют дети проигравшего картами, по кончику носа – больно и унизительно. На каждый щелчок судьбы он ещё сильнее сжимал зубы, огрызался, пятился немного назад, пока не приходил в себя, а, очухавшись, упорно лез дальше, лязгая зубами над ухом у зазевавшихся вперёди идущих. Те, пугались и отходили в сторону, ну его к бесу, связываться с малохольным.
Неоднократно он наскакивал на тех, кто мог его раскатать по земле в кровавый блин, но толи везло, толи судьба готовила ещё большие испытания, как-то он выходил из этих передряг живой и невредимый.
Так было, пока он не упёрся в стену. Он расшиб себе морду, он искрошил несколько зубов о камень, прежде чем понял, что стена – это не тёплое человеческое мясо, которое можно вырвать у неосторожного прохожего. Это стена. Сколько не рычи на неё, не гавкай – она в сторону не отойдёт. Он стал носиться вдоль стены, ища проход. Стена была высокой, шершавой и бесконечной. Стена была древней, сложенной из кирпичей разных эпох, но от этого ставшая ещё прочней.
Странное было то, что те, кого он когда-то обогнал или отбросил в сторону со своего пути, достигнув стены, проходили её без всяких усилий.
От безысходности и подобной несправедливости по ночам он стал жаловаться висевшей над стеной молчаливой Луне.
Он отощал и потускнел, бока ввалились, так что стали видны рёбра, от травы росшей вдоль стены сыт не будешь, да ещё внутри свербела мысль, что те, кто прошли раньше его сейчас, как сыр в масле. От видений шикарной жизни за стеной он впадал в голодные обмороки.
Он ещё помыкался некоторое время под стеной и, осознав, что просто умрёт здесь от голода, повернул назад. Он вернулся на несколько ходов и лет назад, и там была пища, там было солнце – может и не такое яркое, как за Стеной, но жить было можно. И он остался жить, с тоской наблюдая, как мимо его окна в сверкающее и прекрасное далёко уходят счастливцы. Никто из них не вернулся назад и не мог ему рассказать, что же там, за Стеной.
Постепенно он успокоился и смирился, стал добрее.
Мысль о жизни за Стеной, обгладывающая его мозг, как-то незаметно растворилась в лейкоцитах и эритроцитах. Он жил, плодился и размножался. Более заботливого и мудрого отца было трудно сыскать.

А за Стеной был обрыв в пропасть – сразу, внезапный и стремительный. Пропасть была бездонной, лишь только колючие и злые туманы с ветрами вырывались из её пасти. И только ночью, когда ветра и туманы засыпали, молчаливая Луна могла разглядеть в бездонной пропасти белеющие на уступах, обрывах, скалах и кручах вылизанные до белизны косточки прошедших сквозь Стену.

Р.А.

• 
• 
•